Четыре года назад на страницах интернета обнаружила неизвестное мне стихотворение «Конница» Алексея Эйснера. Меня заинтересовали строки о калмыке, разглядывающем статую Венеры Милосской. Решила подобрать какой-либо рисунок к отрывку и натолкнулась сразу в нескольких сайтах на акварели Георга Эммануэля Опица. На них казаки были изображены с явно калмыцкой внешностью. Рисунки мне были неизвестны.
Участие калмыков в наполеоновских войнах
В результате поисков выяснила, что определенные свидетельства участия калмыков в войнах России имеются. В-первую очередь, надо отметить книгу Г. Прозрителева, выпущенную к 100-летию Отечественной войны 1812 года. Она содержит большой материал, в том числе документальный, о Ставропольском калмыцком казачьем полку, Первом и Втором Астраханских калмыцких казачьих полках. Много сведений почерпнула из книги Т. Н. Беликова «Калмыки в борьбе за независимость нашей Родины (XVII – начало XIX вв.)». Но, поскольку изображенные в рисунках Опица казаки, судя по форменной одежде, принадлежали к донским казачьим полкам, для меня более интересна была книга К. П. Шовунова «Калмыки в составе Российского казачества (вторая половина XVII – XIX вв.)». Все же самый свежий и более полный материал мною был обнаружен в монографии «Калмыки в наполеоновских войнах» известных калмыцких ученых К. Н. Максимова и У. Б. Очирова.
Литературы о творчестве Г. Э. Опица выпущено на русском языке очень мало. Можно отметить изданный в 2007 году В. М. Безотосным и Е. И. Иткиной сборник иллюстраций «Казаки в Париже в 1814 г.». Кроме того, некоторые сведения о калмыках в творчестве художника есть в книге калмыцкого историка И. В. Борисенко.
У населения нашей страны широко бытует мнение, что калмыки в наполеоновских войнах сражались только луками и стрелами и были обмундированы в национальную одежду. Любой подобный типаж с монголоидной внешностью в изобразительном искусстве обязательно связывался с калмыками. Это приводит к тому, что даже подписанный самим Опицом рисунок «Башкиры заставляют еврея резать свинью» на многих сайтах интернета озаглавлен как «Калмыки заставляют еврея резать свинью». На акварелях же художника, в исторических документах содержится совершенно другая информация о внешнем облике калмыцких воинов той поры. Поэтому передо мной стояла задача – разобраться в этом вопросе. Деятельную помощь в моем поиске оказал мой папа – историк Виктор Маглинов, памяти которого я посвящаю эту публикацию.
В русском изобразительном искусстве, посвященном событиям Отечественной войны 1812 года, и связанных, в частности, с Донским Атаманом Матвеем Платовым, мы всегда видим в его окружении представителей различных народов России, в том числе и калмыков-казаков. Отдельных калмыцких частей в донских казачьих полках в его подчинении не было, но калмыки числились небольшими группами по 20-30 человек во всех казачьих полках. Уже на 1 июня 1812 года в составе казачьих полков находилось 1740 донских калмыков. Служили они и в его личном Атаманском полку (91 человек) и в Лейб-гвардейском казачьем полку (до 20 человек) и, даже в конноартиллерийской роте (10 человек), которая прославилась в Бородинском сражении на Багратионовых флешах. После боя вся рота была представлена к награждению. К осени 1812 года русская армия пополнилась еще 1268 донскими калмыками. В ходе войны на всех театрах военных действий их было задействовано свыше трех тысяч (Максимов…стр. 124-341).
Донские калмыки-казаки в Париже 1814 года на рисунках Георга Опица
Весна 1814 года – один из самых интересных эпизодов наполеоновских войн. В это время, после подписания акта о капитуляции, союзные армии-победительницы, частью которой были донские и уральские станичники вместе с калмыками, находились в Париже, внеся в жизнь столицы Франции особую экзотику. Одним из первых через городские ворота в столицу Франции вошел Лейб-гвардии казачий полк. Именно за ним во главе огромной свиты в город въехали Александр I и европейские монархи.
Любопытно, что для французских художников изображающих воинов русской армии, наибольший интерес представляли казаки, о звероподобности которых они были наслышаны. Но французы не были бы французами без своей насмешливой наблюдательности, которая живо воплощалась словом и кистью.
Среди ироничных рисовальщиков-репортеров, создавших серии рисунков, посвященных пребыванию русских в Париже, был и уроженец Праги Георг-Эммануэль Опиц (1775–1841), оказавшийся в Париже волею случая как раз накануне вступления в город русских войск. Он быстро уловил, что в данный момент является самым актуальным для столичных жителей и создал серию интересных костюмных акварелей, изображающих сцены прогулок казаков по улицам Парижа, посещения магазинов, кофеен, казино, музеев. Они купались с лошадьми в Сене, по-медвежьи тискали ручки парижанок, объедались мороженым у Тортони на бульваре Итальянцев и наступали на ноги посетителям Пале-Рояля и Лувра.
Биографические сведения о мастере немногочисленны. Опиц представляет собой тип странствующего художника, чрезвычайно распространенный в XVIII — первой половине XIX века. Художественное образование получил в Дрездене под руководством Ф. Казановы. Начинал как портретист, занимался живописью и миниатюрой. В 1801 году переехал в Вену, где проявил свой талант в изображении типичных сцен народной жизни, выполнив пятьдесят две зарисовки с натуры, которые позднее были переведены в гравюру. В 1814 году сопровождал герцогиню Курляндскую Шарлотту-Доротею в Париж. Создал серию акварелей «Казаки в Париже», насчитывающую около 45 листов. В ней художник запечатлел вступление и пребывание казаков в Париже, передав атмосферу праздника, царившего в городе, и дружного единения победителей и побежденных.
Из Парижа Опиц перебрался в Хайдельберг, а оттуда в Альтенбург. С 1820 года поселился в Лейпциге, где он создавал жанровые сценки, преимущественно в техниках акварели, гуаши и офорта, которые принадлежат к наиболее интересным образцам искусства бидермайера.
Произведения художника находятся во многих музейных и частных собраниях, в том числе 25 акварелей в Государственном историческом музее в Москве. Наиболее внушительной коллекцией работ Опица обладает Городской музей истории Лейпцига.
В 2012 году во многих городах РФ проводилась выставка Государственного исторического музея, посвященная 200-летию Отечественной войны 1812 года, на которой центральное место занимали рисунки Г. Э. Опица. Разумеется, выставка мастера «костюмных» серий всего лишь одна из глав из aventures des russes a Paris. Ее можно считать дополнением к более панорамной экспозиции «Русские в Париже в XIX веке», которую в 1998 году парижский Музей Карнавале показывал в Музее истории Москвы, где Опиц соседствовал с такими же ироничными рисовальщиками-репортерами, как Дебюкур, Гатин и Соервейд.
Тематика изображения калмыков в творчестве Г. Э. Опица не нашла достойного отражения в отечественной историографии и искусствоведении. И. В. Борисенко в своей книге «Калмыки в русском изобразительном искусстве» дает очень краткое описание творчества художника, приводя только одну иллюстрацию в черно-белом формате «Бивак казаков на Елисейских полях» (рис.1). Автор пишет: «…также изображены калмыки – рядовые и офицеры…». Но, при более внимательном рассмотрении, видны только два всадника и один отдыхающий казак с калмыцкой внешностью. Интересна деталь форменной одежды калмыков и некоторых казаков – небольшая круглая шапочка. У одного калмыцкого воина на плечи накинут меховой плащ типа бурки. Однако их одеяние не свидетельствует о наличии среди них казачьих офицеров. Кроме того, И. В. Борисенко упоминает без иллюстрирования еще несколько акварелей изображающих «калмыка-казака (офицера) у торговой лавки», хотя форма одежды на нем неофицерская (рис. 2), сцену прохождения казаков по улицам Парижа (рис. 3), где также трудно увидеть персонажей с монголоидной внешностью. Более пространное внимание исследователь уделил картине «Казаки, купающие лошадей в Сене» (рис. 4), при этом приводя строки современника тех событий Ф. Н. Глинки:
Я видел, как коня степного
На Сену пить водил калмык,
И в Тюльери у часового
Сиял, как дома, русский штык.
Наличие изображений калмыков в перечисленных примерах небесспорно. Упомянута в книге и работа «Русские в игорном доме в Париже» (Борисенко…стр.63-68). На самом деле имеются две различные акварели Опица: «Игра в рулетку в игорном доме» (рис.5) и «Игра в карты в игорном доме» (рис. 6). На первой в форме офицера Атаманского полка изображен казак с явно калмыцкими чертами лица, на второй – тоже калмык, но без головного убора, и судя по компании присутствующих за игровым столом, тоже не из рядовых.
Возможности сети интернет позволяют нам более глубоко изучить рассматриваемую тему в разрезе творчества Г. Э. Опица. Представленные в сети материалы являются доказательством непосредственной причастности донских калмыков к событиям завершения наполеоновских войн. Некоторые исследователи (Букреева…стр. 163) считают, что при написании картин Опиц был неточен в деталях военного обмундирования воинов русской армии. На наш взгляд это неверно: слишком тщательно прорисованы персонажи первого плана. Не забывает художник подчеркнуть даже такую деталь как белая нарукавная повязка, которая, скорее всего, означала принадлежность к воинским группам, патрулирующим город. Кроме того, в Париж вводились войска только в приведенном в порядок обмундировании. Каждое подразделение имело свои отличительные элементы уставной формы одежды.
На рисунке «Русские казаки на улице «Rue des bons enfans» (рис. 7) центральной фигурой является лейб-гвардеец, этническая принадлежность которого практически не вызывает сомнения. Как победитель он горд, как степняк – великодушен и щедр. Доброжелательность к местному населению демонстрируют персонажи в сценке «Казаки в саду Тюильри» (рис. 8). Взаимная симпатия парижан просматривается в рисунке «Казаков приглашают зайти в кофейню» (рис. 9), на котором один в форме Атаманского полка из двух патрулирующих казаков. Иногда эти симпатии перерастали в нечто большее. Часть парижанок уехала со своими казаками в далекие степи став родоначальницами новых калмыцких семей Французовых, Пранцузовых, Паранцузовых и других.
Калмыцкие лица четко прослеживаются и у персонажей второго плана. Это казак, обнимающий парижанку на рисунке «Уличная сценка: казаки и торговки рыбой и яблоками» (рис 10) и «Приготовление мяса в лагере казаков» (рис.11). При детальном рассмотрении можно обнаружить казаков с калмыцким типом лица и на рисунках 12-15.
Русские казаки виделись парижанам не слишком утонченными и деликатными, но незлобивыми и со своеобразным обаянием непосредственности в манерах и поведении. Во многом это восприятие проистекало из великодушия, которое продемонстрировали победители во главе с императором Александром I в отношении жителей столицы.
Случалось, что они наносили некоторый ущерб, например, по свидетельству современника, “взламывали паркеты, чтобы растапливать свои полевые кухни на Елисейских полях”, но, тем не менее, в Париже ни одно здание не пострадало, никто из парижан не испытывал притеснений. По распоряжению Александра I жестоко пресекались мародерство и грабежи (в частности, расхищение картинной галереи Лувра).
В 1928 году в то время русский эмигрантский поэт Алексей Владимирович Эйснер в стихотворении «Конница», описывая нахождение союзных войск в Париже 1814 года, писал:
…Стучит обозная повозка.
В прозрачном Лувре свет и крик.
Перед Венерою Милосской
Застыл загадочный калмык…
Эти стихи могли бы быть эпиграфом к рисунку «У статуи Аполлона в музее» (рис. 16), несмотря на то, что только у одного из двоих казаков во внешности угадывается калмыцкое происхождение. Не столь важно и то, что казаки рассматривают не статую Венеры, а Аполлона Бельведерского.
К данной работе не прилагаются акварели со сценами бесчинств казаков, так как среди изображенных насильников не присутствуют персонажи с калмыцкой внешностью.
Георг Опиц, судя по его акварелям, с большой симпатией относился к казакам и, в частности, калмыкам. Ироничная живопись карикатурность в его работах относится скорее к парижанам, представителям войск союзников России, нежели к героям русской армии.
Исходя из того, что все калмыки служили в составе казачьих полков, имели уставные форму и вооружение, мы можем предполагать, что очень часто изображенные на картинах современников всадники в шубах и малахаях, с луками и стрелами ассоциируются с калмыками, хотя никакого отношения к ним не имеют. Лук и стрелы были на вооружении башкирских полков, возможно нагайбаков оренбургского казачества. Форма одежды этих национальных частей была довольно-таки произвольной.
С другой стороны лук как боевое оружие в условиях партизанской войны, разведки, засады и небольших стычек с противником, в то время был значительно эффективней ружей и пистолетов. Преимущество лука заключалось в его бесшумности, скорострельности (в среднем до 20 прицельных выстрела в минуту) и дальности полета стрелы до 200 метров. В условиях разведки, засады и небольших стычек с противником, вполне возможно, что небольшая часть луков калмыками применялась в обход уставных требований. В зимний период на марше можно было одевать и шубы. Но, в целом, мы должны отметить, что все калмыки в русской армии служили в казачьих частях и имели военное обмундирование и вооружение в соответствии с требованиями того времени.
И, последнее»: моя семья происходит из старинного донского калмыцкого казачьего рода. Поскольку все мужчины донских калмыков в возрасте от 17 до 58 лет были призваны под знамена казачьих полков Атамана Платова, то среди нарисованных Георгом Опицом казаков вполне возможно я могу увидеть своего прямого героического предка. Жаль, что художник не прописал имен изображаемых персонажей!
Ольга Маглинова
Фото из интернета