Завтра, 28 декабря, в День памяти жертв депортации калмыцкого народа, по всей Калмыкии состоятся траурные мероприятия, главный митинг пройдет в Элисте, у мемориала «Исход и Возвращение», возведенного в 1996 году. Народный поэт Калмыкии Егор Буджалов, переживший годы депортации подростком, оставил литературный памятник годам трагедии и мужества родного народа – в 1988 году он закончил и опубликовал в 1989 году поэму «Двери настежь, калмыки!». Строчку из этого произведения мы вынесли в заголовок.
Работе скульптора Эрнста Неизвестного он посвятил поэму «Исход и Возвращение». В последние годы жизни поэт часто возвращался в мыслях и выступлениях к трагедии народа, считая, что должен оставить память об ушедших. В 2008 году, через двадцать лет после создания поэмы «Двери настежь, калмыки!», были записаны его вспоминания, которые вошли в книгу Э.-Б. Гучиновой «У каждого своя Сибирь. Рассказы калмыков о ссылке».
В середине уходящего декабря общественность, родные отметили 95 лет со дня рождения Егора Андреевича (1929-2008), читали его прекрасные вдохновенные стихи, прославляющие жизнь, любовь. Вспоминали его доброту, неиссякаемую бодрость, его легкость и добродушие в общении со всеми. Он знал, что обязан быть счастливым, состояться в профессии, прожить полную радостей и достижений профессиональную творческую жизнь. Был обязан, потому что это долг его поколения перед не вернувшимися. Вернувшиеся обязаны были возродить республику, продолжить жизнь народа. И сохранить память о трагедии, как в этом отрывке из воспоминаний Е. Буджалова.
Когда перестала плакать моя мама
«…Моя мама сильно плакала, когда погиб Пантелей (брат Е.А. Буджалова погиб с одностаничниками при бомбежке – Ред.), когда выгоняли из собственного дома, а потом стало не до слез, больше я никогда не видел плачущую мать. Женщины-калмычки в Сибири перестали плакать, ни у одной из них я слез уже не видел…
Наш вагон шел почти месяц, в начале января он пришел в город Боготол Красноярского края… Четыре семьи, в том числе и нашу, девятнадцать человек, направили на поселение в колхоз «Ударный труд»…Из колхоза пригнали четверо саней, места для всех не хватило, поэтому самые крепкие женщины должны были бежать рядом с санями, а мороз стоял страшный. Так бежали все двадцать пять – тридцать километров до колхоза, а дальше за колхозом стоит тайга… В колхозе нам освободили половину большого пятистенного дома, в котором было натоплено, и стояла бадья с водой, здесь мы наконец-то смогли более или менее согреться. Руководила всем Хар Настя, женщина из станицы Николаевской, мать шестерых детей – очень деятельная и умелая, ей уже было за пятьдесят лет. Она распорядилась разместить у печки семью Булгун, которая была со старой свекровью и четырьмя маленькими детьми. Вывезли их практически голыми, ничего из теплых вещей ей взять с собой не удалось, муж ее воевал, был лейтенантом.
Самыми страшными месяцами для нас были январь, февраль и март 1944 года… Из наших, кто на ногах, ходили по домам – просили и выменивали на еду. Бывало по-разному, кто собак спустит, а кто и даст кусок хлеба и картошку.
Мама все, что принесет, делила на троих, а Булгун надо было делить на шестерых… Наш Сережа тоже пух от голода, у него был огромный живот, и мама отдавала ему почти все. Но у нас один Сергей был маленьким, а у Булгун таких четверо. Так она что делала? Для того, чтобы спасти старших детей, она не кормила младших. Когда те умерли, перестала кормить бабку, а старшие все равно умерли в середине марта. Мать и Хар Настя говорят мне и Наде: «Идите и погребите их». А как хоронить, когда снег по пояс и земля как камень? Взяли мы детей, отнесли к речке, недалеко от тропинки положили в снег и снегом же присыпали. Когда умерла бабушка, отнести сил не было – отволокли на то же место и также присыпали снегом.
Даже сейчас, шесть десятилетий спустя, как будто это было вчера, – я помню, как наша мама делит единственный кусочек хлеба и картофелину между братиком и мной. А когда я спрашивал, ела ли она сама, мама отвечала, что кушать не хочет.
…После того, как она похоронила последних детей, Булгун не плакала, слез у нее не было – она все время выла и кричала: «Бадма! Бадма! Когда ты вернешься, что я тебе скажу? Детей твоих не уберегла… Мать не уберегла…». Ночью она вышла во двор и повесилась. Все, от семьи никого не осталось».
Булгун Гаряева
Фото из архива редакции