На прошлой неделе в России широко отмечался День народного единства, в этот день звучали торжественные речи о дружбе между представителями разных национальностей и вероисповеданий. Но сколько бы мы не говорили о толерантности и добрососедском отношении друг к другу, по-настоящему прочувствовать это можно только на личном опыте.
Для меня живым примером такой большой дружбы всегда была русская бабушка Клава, подруга моей ээджи Бадмы. Однажды, в моем далеком детстве она появилась в нашем доме, высокая, сухощавая, сероглазая с рыжими волосами и с доброй застенчивой улыбкой. Маленькая, шустрая бабушка Бадма, не скрывая слез радости, представила гостью дочери, зятю и своим пяти внукам: «О, если бы ни Клава, нас с дочкой не было бы на свете, умерли бы в Сибири от голода и холода».
По рассказам бабушки Бадмы, до войны она жила с мужем и тремя детьми в п. Ревдольган (ныне п. Гашун) Яшкульского района и подружилась с соседкой Клавой, которая, как многие русские в те годы, свободно говорила на калмыцком. Они вместе пасли домашний и колхозный скот, помогали друг дружке растить детишек, а когда началась война, вместе проводили мужей на фронт. Оставшись на руках с маленькими детьми, женщины еще ближе сдружились.
Однако судьбе угодно было их разлучить. 28 декабря всех калмыков «по национальному признаку» депортировали в Сибирь. В то утро Бадма проснулась, как всегда, едва солнце встало, чтобы подоить коров и выгнать в стадо. Но путь ей преградил вооруженный солдат. В недоумении женщина вернулась в дом и рассказала о случившемся своей пожилой маме.
– Я вчера вечером видела у правления колхоза много грузовых машин с накрытыми брезентом кузовами и солдат. Теперь они сторожат нас дома, – поделилась Бадма.
– Вари джомбу, поднимай и одевай детей, будем завтракать, скоро все узнаем, – скомандовала старушка, предчувствуя что-то ужасное.
Вскоре, за утренним чаем все и прояснилось. В землянку зашли два вооруженных солдата с «толмачем» (переводчиком) и приказали готовиться к переезду.
Описывать то, в каком смятении и отчаянии находилась Бадма, думается, излишне. Больше всего, вспоминала ээджа, ее пугала неизвестность: куда везут, зачем и на какое время?
Она ходила из угла в угол как во сне, не зная, что делать. Из оцепенения ее вывела Клава. Забежав в землянку, она сказала: «Бадма, вас увозят далеко, в холодные края, собирай теплые вещи, забивай скотину. Нужно будет взять в дальнюю дорогу больше еды и одежды».
Так, благодаря русской подруге, Бадма довезла до г. Абакана Красноярского края живыми двух сыновей и старшую дочь, мою маму, которой было-то всего от роду четыре годика, а также младшего братишку-подростка, восьмилетнего племянника мужа, оставшегося сиротой и семидесятилетнюю мать.
Двух сыновей Бадма похоронила уже в Сибири, малыши-погодки, старшему из которых было всего три года, не выдержали сибирских холодов.
Но жизнь продолжалась, отчаянью не было места, нужно было позаботиться об остальных членах семьи, постараться сохранить их жизни.
«Теплые вещи, которые мы взяли с собой, не только носили сами, но еще и выменивали у сибиряков на картошку. Так и выжили», – горестно вздохнула ээджя, рассказывая подруге молодости о своем житье-бытье в Сибири.
Это была моя единственная встреча с бабушкой Клавой, которую я всегда вспоминаю с благодарностью. Ее доброта дала жизнь теперь уже четырем поколениям нашей семьи.
Часто вспоминаю я и тетю Нину, соседку братишки ээджи Бадмы, того самого выжившего в Сибири подростка. История жизни тети Нины меня потрясла и еще больше уверовала в человеческую доброту.
Веселая, громкоголосая и всегда приветливая с искрящимися щелочками глаз она могла часами рассказать обо всем, что творится в мире, стране, республике и, конечно, у соседей. При этом никогда ни о ком не говорила плохо. Почему? Как призналась однажды: потому, что от людей видела больше добра, чем зла.
Ее жизнь, яркое тому подтверждение. Рано осиротевшую девочку-калмычку приютила русская бездетная пара. Жила она, ни в чем не чувствуя нужды: сыта, одета, обута и любима родителями. «Никогда не думала о том, что у папы и мамы другой разрез глаз, цвет кожи и волос. И никто из однохотонцев в моем присутствии не проронил об этом ни слова, даже намека не было», –вспоминала Нина.
Узнала о том, что родители у нее не родные лишь в трагический день выселения калмыков в Сибирь, кто-то донес, что в «списке» не значится девочка-сирота калмыцкой национальности.
Солдаты стали обыскивать дома всех жителей поселка. Пришли и в дом приемных родителей Нины. Но их уже предупредили, поэтому отец успел спрятать дочь в сундуке, накрыл кошмой и сверху усадил старушку-мать. Солдаты пришли, заглянули во все чуланы и сундуки, а к тому, в котором была спрятана Нина, старушка не подпустила, сказала: «Ноги не ходят, встать не могу». Так девочку и спасли от депортации и возможной гибели. Одна она вряд ли выжила бы в Сибири.
И такие истории калмыки могут рассказывать много, часами, народ всегда хранит память о человечности и доброте. Или, как принято говорить сегодня, добрососедстве и толерантности.