Предлагаемый очерк хранится в личном фонде К. Ф. Голстунского (1831—1899) в Архиве востоковедов Института восточных рукописей РАН. К публикации в «Степных вестях» подготовила научный сотрудник ИВР РАН, к. ф. н. Светлана Сабрукова.
Очерк публикуется с сохранением авторского стиля
(продолжение, начало «Степные вести» от 9 сентября 2016 г.)
Из ставки до места нашего будущего становища в долине степной речонки Амта Бургуста нам надлежало ехать на юго-запад. Дорог, идущих в этом направлении через калмыцкую степь, несколько. Первая из них называется Томским трактом. По преданию, она проложена была генералом Тотлебеном, который впервые прошел по ней, направляясь через Моздок в Грузию. Путеводительствовал ему при этом полковник Томский, от имени которого дорога и получила свое название. Вторая, так называемая Сальская дорога, идет на р. Тунгусту, Зэльмэнь Алмату и т. д. до города Александровка всего на расстоянии 445 верст. В калмыцких степях эта дорога называется теперь больше дорогою «по селениям», так как по ней располагаются поселки русских переселенцев. Первая дорога, напротив, проходит сплошь по степи, и в направлении ее содержится теперь собственно калмыцкая почта, или, по местному названию, калмыцкие почтовые выставки.
Благодаря любезности попечителя мы как официальные лица, командированные факультетом, получили возможность ехать степной дорогой, пользуясь бесплатно калмыцкой почтой. Выехав в 6 часов утра из ставки, мы добрались к 8 часам вечера того же дня до места нашего становища Амта Бургуста. Описывать здесь свою дорогу и природу калмыцких степей мне, как неспециалисту по части естественных наук, довольно трудно. Вообще, по собранным мною сведениям, оказывается, что большая часть калмыцкой степи должна представлять собою довольно безотрадный вид. Начинаясь от берегов Каспийского моря, она верст на 200 к северу, приблизительно до Копановской станицы, покрыта иловато-глинистыми и песчаными буграми, которые по своему положению походят на морские волны. Среди этих бугров во множестве находятся соленые озера, впрочем, не особенно значительные по своему объему.
К северу и западу от станицы Копановской залегают пески приблизительно верст на 225 к западу и верст на 150 к северу. Пески эти имеют иногда форму громадных бугров и при бурях нередко переносятся с места на место; хотя многие из песчаных бугров и переносятся, но удерживаются (каким-то) особым видом степного растения, глубоко заседающего в землю своим корнем и расстилающего по верху ее свои ветви. Посещенная мною западная часть калмыцкой степи является самою лучшею и плодородною частью калмыцких кочевий вообще. Вся она располагается по склонам эргэней и изрезана так называемыми балками, которые не что иное, как небольшие долины рек, стекающих с горной возвышенности эргэни и затем пропадающих на Востоке в сыпучих песках степи. Балки эти служат главным местом кочевок калмыков, так как на них имеются наиболее порядочные пастбища для скота. Кочевья представляются в виде отдельных хотонов, т. е. маленьких калмыцких поселков из нескольких юрт. Такими хотонами, или поселками, кочуют вместе обыкновенно близкие родственники.
Приведу теперь маршрут моего путешествия, которое состояло из двух поездок: первая — от ставки Малодербетовского улусного управления до урочища Амта Бургуста, а вторая далее к югу, отсюда до Ульдучинского хурула, находящегося в 30 в[ерстах] к северу от р. Маныча. Из этого описания читателю можно будет составить себе хотя некоторое представление о том, на каком расстоянии находятся друг от друга степные балки, а также о степени населенности этой части степи.
Утром 5-го июня, запасшись необходимыми съестными припасами, мы пустились в путь; распростившись с русскими поселениями, которые остались к западу от нашей дороги, мы поехали по калмыцким почтовым выставкам. Таких выставок до Амта Бургуста пять. На расстоянии верст 14 от ставки доехали мы до первой станции Унгун тэрэги, что значит, собственно, «жеребцы заблудились», название это произошло будто бы от того, что во время одного шургана (метели), сюда были загнаны ураганом жеребцы, которых нашли здесь мертвыми. Едем по степи совершенно без всяких дорог, как бог на душу положит, и происходит это от того, что дорог здесь, собственно, и быть не может: калмыцкие станции перекочевывают с места на место, смотря по траве. По заведенным здесь порядкам, выставка должна кочевать только в известной балке, но в пределах этой балки может менять свое место по произволу. Проводники всегда знают, где в данное время кочует выставка, и направляются к ней по ближайшему направлению. Бывает, впрочем, что выставка перекочует неожиданно, тогда проводник и его путник, приехав на станцию, находят здесь одно только сури (след от стоявшей юрты) и должны уже по следам отыскивать, куда перекочевала почтовая станция.
Нужно, однако, заметить, что подобные розыски не продолжаются долго. Калмыцкие проводники, во-первых, прекрасно угадывают следы, а во-вторых, знают обыкновенно все места, где имеется сколько-нибудь сносная колодезная или родниковая вода и где, следовательно, могла расположиться укочевавшая станция. Верстах в 10 от Унгун тэрэги находилась вторая станция, Дунду хурул (срединный хурул), называемая так от близлежащего монастыря («хурул» по-калмыцки, монастырь). Верстах в 15 отсюда Дэдламанийн хурул. На этой злополучной станции мы просидели около 1,5 часа, пока добились, наконец, трех несчастных кляч.
Не скоро суждено нам было доехать до следующей станции. Ямщик, молодой калмык, завез нас в какие-то камыши и затем объявил, что дальше везти не может, так как боится попасть в болото. Пришлось нам самим отыскивать дорогу и проблуждать около часу по болотистой почве, поросшей высоким, саженным камышом. Местность эта называлась Батур нур и представляла собою высохшее озеро. Только часа через три добрались до следующей станции — Икэ-хурул.
По дороге бросили одну из данных нам трех кляч, так как она положительно отказывалась идти дальше. В Икэ-хуруле нам живо была доставлена очень порядочная тройка, которая чуть не в карьер доставила нас до следующей станции — Илистэ, лежащей верстах в 12 от Икэ-хурула.
Дорога все время пролегала вдоль широкой степной балки, орошаемой речкой Илистэ; по пути на расстоянии 1,5—2 в[ерст] друг от друга нам попадались хотоны, кое-где даже виднелись взращенные старанием калмыков пучки тополей и небольшие табачные и горчичные плантации. Из Илистэ также скоро отправились на следующую и последнюю станцию — Амта Бургуста, куда и прибыли к 8 часам вечера.
После трехнедельного пребывания на Амта Бургуста я совершил поездку на юг в Ульдучинский хурул, находящийся в 30 верстах к северу от Маныча. Выехал я из Амта Бургуста в 5 часов утра, по направлению на юг. Верстах в 4 открылась балка реки Гашу Бургуста, называется она Гашу (горький, соленый) в отличие от Амта (вкусный, пресный); спуск в балку довольно крутой, поехали по уклону приблизительно в 10Q; растительность в балке довольно хорошая. На самом берегу речки стоит небольшой хотон из 4—5 кибиток; возле него субурган в честь бакши Саньчжи, умершего здесь 26 лет тому назад. Субурган этот довольно существенно отличается от тех изображений, которые мне случалось видеть в книгах: никаких особенных архитектурных украшений на нем нет; состоит он просто из четырехугольного кирпичного пьедестала, увенчанного небольшой пирамидкой; высотой это сооружение не более 1,5 сажени. Верстах в 4 отсюда переехали через речку Дундэн гол 18, тоже соленую, впрочем, теперь, несмотря на дождливое время, в ней воды совсем не оказалось. В 7 час. 30 мин. утра приехали на первую станцию, Носту, лежащую от Амта Бургуста верстах в 20.
По дороге на следующую станцию проехали балку речки Хүрэ тала, теперь, впрочем, совершенно высохшей, и в 45 минут добрались до Сухоту, отстоящей от Носту не более как в 8—9 верстах; Сухоту гол ранней весной бывает еще пресной, но потом делается совершенно соленою; в этом году, по случаю сильной весенней жары, воды в ней совсем нет. Лошадей в Сухоту доставили мне скоро, без замедления, минут через 20 отправился дальше.
Изменили направление, едем теперь на восток. По правую руку видел опять субурган, воздвигнутый в честь Чунча ламы, умершего здесь 70 лет тому назад; проехали еще по высохшему озеру, лежащему в бассейне Сухоты, весною это озеро должно быть довольно глубоким, версты три в диаметре. На расстоянии 13 верст следующая станция на берегу речки Гочжир сала, рукава Сухоты. До следующей станции отсюда приблизительно 11 верст. Степь начинает понемногу утрачивать свой ровный характер, все чаще и чаще попадаются лощины и пригорки. В 8 верстах от станции переехали через Кугельтэ гол, текущую в довольно глубокой долине, отсюда в версте проток ее Элис сала, и, наконец, станция стоит на втором протоке Гашун сала.
По дороге нам встретилось несколько курганов (толгай); в них, как говорят, древние гунны хоронили своих покойников. Насколько справедливо это мнение, я не могу утверждать с достоверностью, хотя вообще эти места должны быть очень интересны в археологическом отношении. Мне кажется засим, что Күгэлту гол составляет собою едва ли не самую северную окраину распространения курганов этого рода. К югу отсюда они попадаются почти постоянно, и особенно изобилует ими долина реки Маныча. Рассказывают, что на вершинах гор, окаймляющих эту долину, находятся камни чрезвычайной величины, по-видимому, составлявшие некогда стены каких-нибудь зданий, вроде башен. В других местах там находят камни как будто с высеченными на них татарскими буквами, изображениями бычачьих голов и проч. Среди этих камней, по тем же рассказам, нередко попадаются кости, которые, впрочем, будто бы так хрупки, что их можно растереть руками, как сгнившее дерево. Некоторые из этих костей, по-видимому, кажутся сожженными. Из всего этого должно заключить, что места, о которых мне рассказывали калмыки, должны были представлять собою кладбище каких-либо древних обитателей этих мест. Кости же являются сожженными, может быть, от обычая древних сжигать своих покойников, а может быть, и просто от степных пожаров, нередко случающихся в кочевьях калмыков.
От Гашун сала дорога идет сперва по совершенно ровной степи, но на двенадцатой приблизительно версте опять начинаются увалы и возвышенности, притом довольно высокие, футов в 300 приблизительно; не встретилось ни одной речки, если не считать рукава Гашун салы, протекающего в 1,5 верстах от этой последней.
Следующая станция, в 20 в[ерстах], лежит на берегу высохшего озера Ару нур (заднее, или северное, озеро). Отсюда поехали по долине, усеянной целым рядом озер, в 8 верстах от Ару нура Дунду нур (среднее озеро), а еще далее в 7 верстах Ӧмнö нур (переднее, или южное, озеро). На берегу этого последнего озера находится каменный дом со службами здешнего зайсанга Дондукова. Невдалеке от дома разбит принадлежащий тому же зайсангу сад и разведен огород, все содержится в большом порядке. Здесь я уже нахожусь в южной, так называемой Манычской части Малодербетовского улуса; в административном отношении она состоит в ведении особого заведывающего (так!), который, впрочем, числится в звании главного помощника попечителя Малодербетовского улуса.
Закусив кислым кумысом с тогушами, отправился далее в путь; мне дали прелестную пару, которая мигом домчала меня до следующей станции 18 верст. Проехали у озера Яламту нур, в верстах 4 от станции, далее в 5 верстах Мухай гол (змеиная река); как озеро, так и реки, кажется, пресноводные; попадались опять по дороге курганы «толгой», на этот раз даже рядом по два и по три зараз. Станция называется Икэ чонос от имени рода кочующих здесь калмыков. Последний считается одним из главных родов манычских калмыков, почему имя его перешло здесь и на многие урочища. Так, протекающую неподалеку отсюда речку также точно назвали мне Икэ чонос, хотя, конечно, подобное монгольское название могло утвердиться за этою речкою только в позднейшее время и уже никак не ранее отвода этих земель под кочевья Икэчоносова рода.
По дороге к следующей станции, отстоящей отсюда на 25—28 верст, мы переехали через Яшкал гол и миновали русское село Булгун, расположенное у пресноводного озера того же имени, в 14 верстах от Булгуна станция Илистя; это довольно большое русское село, дворов 62—65. Лошадей ни на калмыцкой почте, ни на земской не оказалось, почему мне пришлось остановиться здесь на ночлег.
На другой день, в половине пятого утра, я выехал из Илисты, где едва-едва мог достать для себя одну лошадь, на которой кое-как и дотащился до Ульдучинского хурула, отстоящего от Илисты верстах в 18. По дороге переехал через Илистэ гол, Бургуста гол и Хата гол; вода во всех этих речках соленая. Здесь степь принимает уже совсем холмистый характер, и протекающие речки образуют глубокие долины.
Как видно из этого описания двух моих походов, по балкам ютятся также и русские поселения; такие русские деревни (балгасун) представляют среди общего степного однообразного пейзажа прелестное зрелище; это настоящие оазисы: при каждой из них разведены непременно рощицы пирамидальных тополей, кругом нивы, на далекое расстояние простираются сенокосные луга. Наши русские мужички сумели, одним словом, очень и очень сносно обставить свое степное житье-бытье. Относительное плодородие почвы в балках породило во многих местных администраторах мысль об искусственном лесоразведении в степи. Насколько мне кажется, попытки в этом направлении оказались далеко не удачными: может быть, одна сотая доля того, что было посажено, сохранилась, остальное же погибло. Хорошо, относительно, сохранились плантации в Тингуте, Илисте и Икэ хуруле, но ведь это не более как капля в море; смотришь на это творение рук человеческих и приходишь к убеждению, что, несмотря на огромные затраты рабочих сил, капитала и интеллигентного труда, результат все таки сводится почти к нулю. Основною причиною этого неуспеха должно, конечно, почитать недостаточность изучения степи, бедность отпускаемых средств в каждом частном случае, а засим, наконец, общечеловеческие слабости: недосмотр, невнимание и т. д. Правительство сознает, впрочем, всю благодетельность практикуемого им распространения растительности в степях и оттого, несмотря на самые ничтожные успехи, еще и до сих пор не оставляет своих намерений и заботится о поддержании самого тщательного ухода за имеющимися плантациями. Здесь имеется целый штат лесничих, которые заведуют разведением и воспитанием в степях леса. Область ведения каждого из них не превышает одной или двух десятин разведенного леса.
Продолжение следует