Нынче наше государство как никогда большое внимание уделяет вопросам противодействия экстремизму и терроризму. Последний вообще стал проблемой № 1 во всем мире, что признали лидеры всех передовых стран. На борьбу с террористическими проявлениями брошено огромное количество сил и средств, счет человеческим жертвам идет уже на сотни тысяч. Миру грозит глобальная терроризация, которая, учитывая наличие ядерного оружия, может привести к исчезновению человечества как вида.
В России много делается для проведения профилактических мер по противодействию такому явлению как экстремизм. Калмыкия не исключение. Принимаются программы, создана специальная комиссия, Институт комплексных исследований аридных территорий проводит ежегодный мониторинг межэтнических отношений межконфессиональных проблем и распространения экстремистской идеологии.
В прошлом месяце, в частности, прошли выездные семинары. Не так давно под патронажем Министерства образования и науки Республики Калмыкия в Элисте состоялся круглый стол на тему «Роль средств массовой информации и Интернета в предупреждении терроризма», посвященный данной проблеме, а также и конференция.
О первопричинах возникновения этих явлений, об их сути наш корреспондент ведет разговор с кандидатом исторических наук, старшим научным сотрудником отдела социально-политических исследований Института комплексных исследований аридных территорий Сергеем Деевым.
– Сергей Юрьевич, растолкуйте, что такое экстремизм и терроризм в научном понимании?
– Вопрос по существу. Когда мы проводим мониторинг, связанный с этой тематикой, то видим, что большинство граждан республики с термином «экстремизм» знакомо. Но когда задаем вопрос – «Что в вашем понимании есть экстремизм»? – начинаются большие разночтения. Некоторые считают это терроризмом, для некоторых в этом видится угроза государственному строю – например, призывы к выходу Калмыкии из состава России. Для кого-то – пропаганда по типу тоталитарных сект или крайняя форма национализма. Как исследователей нас радует такое «незнание» – в республике не наблюдается распространения экстремистских идей.
С другой стороны, характерны ответы наших респондентов на такой вопрос: «Сталкивались ли вы лично с проявлениями экстремизма и терроризма?». Если в 2014 году положительно ответили на него лишь пять процентов опрошенных, то в 2016-м этот показатель вырос до 27 процентов. Правда, когда мы начинали уточнять, где именно люди сталкивались с этими явлениями, выяснялось, что в 80 процентах случаев речь идет об Интернете, то есть о виртуальных проявлениях экстремизма и терроризма. Соответственно, 90 процентов таких респондентов не обращались за помощью в правоохранительные органы, так как речь шла именно о такого рода сведениях.
Но проблема нам видится не в том, что люди плохо знают или совсем не знают, что такое «экстремизм» или «терроризм» – как известно, незнание закона не освобождает от ответственности за его нарушение. Дело в том, что сегодня у нас в стране (да и в мире) нет четкого теоретического осмысления понятия «экстремизм», а потому оно очень широко трактуется в юридическом плане, и в законах существуют весьма размытые понятия.
Например, трактовка «экстремизм – это публичные призывы к свержению существующего строя». Вроде бы все правильно. Но можно ли считать публичным такой призыв, скажем, в сети «ВКонтакте»? Какова численность аудитории у этой «публичности»? Законом это не определяется. Грубо говоря, сейчас вы на своей страничке в «Одноклассниках»…
– Я не зарегистрирован в соцсетях как раз-таки из-за опасения сболтнуть чего-то лишнего, что может быть потом неверно истолковано.
– Неважно, в «Фейсбуке», например, можете написать какую-то сомнительную фразу, и к вам придут люди «в штатском» и обвинят вас в экстремизме.
– В смысле – «собирайтесь, проедем с нами»?
– Да, именно! Вот это огромная проблема. Сегодня пытаются провести закон о том, чтобы студенты в обязательном порядке сдавали различные тесты и отвечали на вопросы о том, являются или не являются они экстремистами. Для чего? Государство опасается идеи. Какой-то чужой идеи. Потому что своей у него нет. Эта пустота, возникшая с распадом Советского Союза, с уходом мощной идеологии – она как раз и может заполняться какими-то другими течениями. Пока наш экстремизм носит ярко национальный характер – скажем, на Кавказе это целые очаги. Но дело в том, что данное явление не знает границ. Если терроризм это действие, то экстремизм – идея, негативно нагруженная идеология, последствием которой может быть или не быть терроризм. Мотивы у террориста всегда сугубо личные – у него могут оказаться проблемы со здоровьем, ему нужны деньги, и он идет совершать какой-то теракт.
– Но может же быть и так, что теракт совершается по идеологическим соображениям?
– Всегда какая-то идеологическая составляющая имеет место быть, но у 90 процентов террористов есть какие-то внутренние индивидуальные причины, а вот у их вдохновителей масштабы глобальнее. Кстати, 19 процентов из опрошенных нами молодых жителей Калмыкии относятся к терроризму именно как к уголовному преступлению, и это хорошо; трактуют его как ярко негативное действие. Например, мы задавали им такой вопрос: «Возможно ли сочувствие людям, совершающим теракт?». Из тысячи опрошенных только трое ответили, что в какой-то мере им можно посочувствовать.
А вот с пониманием экстремизма ситуация сложнее. Иной раз проводится прямая связь: дескать, терроризм есть следствие экстремизма. Это в корне неверно. Не обязательно из экстремистской радикальной идеологии вытекает именно терроризм. Террористические организации могут существовать и без идеологической подоплеки.
– Сергей Юрьевич, вы в курсе, что происходит со студенткой Варварой Карауловой? Да, она влюбилась в некоего Айрата, который проповедовал крайне радикальные взгляды, да, он умело вешал ей лапшу на уши, обещая жениться, несмотря на то, что у него жен уже было немерено, да, он ее, если так можно выразиться, почти завербовал… Ее задержали при попытке пересечь границу с Сирией.
– Честно говоря, я всего этого ажиотажа не очень понимаю…
– Ее обвинили в терроризме, прокурор требует для нее пять лет лишения свободы. А где в ее действиях просматривается терроризм?
– Этот эпизод очень показателен. Это некая иллюстрация к нашей беседе. У нас же вроде как демократическое государство, верно?
– Вроде как…
– Значит, я могу принять ислам (причем в самом исламе есть различные течения, которые не запрещены законом). Я могу вступать в различные общественные организации, что также не запрещено. В данном случае девушку осуждают за то, что она выбрала радикальную идеологию. Казалось бы, она не совершала никаких противозаконных действий. Но закон так широко трактует понимание «экстремизм», что студентка получит реальный срок.
Другой пример: силами ФСБ арестованы 25 человек с формулировкой «экстремизм» – у них нашли литературу определенного толка. Но давать за литературу 10 лет… Или давать Карауловой пять лет за то, что она сочувствует чьим-то там идеям… Она, повторяю, не совершила никакого действия. Это ключевой момент. То есть, получается, ее пытаются посадить за мысль!
– Причем, обратите внимание, она ничего не пропагандирует, не проповедует…
– Совершенно верно! Она просто так думает. И поступает в соответствии со своими мыслями, в данном случае не преступая закон. Она взрослая женщина, она могла поехать, куда хочет. Но в связи с перевернутыми понятиями в мире о террористических и экстремистских организациях, все очень перепутано. Когда мы спрашиваем у юношей и девушек в общеобразовательных учреждениях, знают ли они какие-либо террористические организации, вдруг выясняется, что пусть не многие, но – знают и называют какие-то конкретные. Информационное поле для распространения экстремизма как идеи – это Интернет. Кто-то из моих коллег призывает что-то запрещать, ставить какой-то контроль. Я же сторонник расширения положительных действий во Всемирной паутине. Если Интернет создан как средство общения, то здесь должны более широко присутствовать и школы, и школьные группы, и школьные учителя. То есть необходимо расширять присутствие «нормального» и убирать из этого пространства «ненормальное», несущее негативную, радикальную нагрузку, информацию, идею.
– Вернемся на нашу грешную землю.
– В Калмыкии ситуация с распространением радикальных националистических, религиозных идей не вызывает опасения. У нас всегда очень высок – до 85 – процент респондентов, которые оценивают межнациональные отношения как положительные. И причина, на мой взгляд, достаточно проста. Наш, «калмыцкий», национализм не носит оттенка биологического превосходства. Калмык не считает, что он лучше, чем русский в плане, что его человеческое происхождение более правильное (принято говорить – «арийское»). И в русском национализме также этого нет. В нем есть державность, но опять-таки нет антропологического превосходства. Понятно, что калмыку проще и лучше с калмыком, это естественно, но это не значит, что для его удобства все должны быть как калмыки. И всегда калмык калмыка поддержит. Но русский – если он друг калмыка или его родственник – он в бытовом плане ему также поможет. То есть у нас нет национализма, основанного биологическом превосходстве.
Показательно, что в образовательных учреждениях РК, где мы проводили социологический мониторинг, молодые люди оценивают межнациональные отношения как «благоприятные» или «стабильные». Что и говорить, 85 процентов – это отличный результат. Парни и девушки даже представить не могут, что возможен конфликт на национальной почве, в их сознании нет для этого повода. Подраться, потому что я калмык, а ты русский? Это нонсенс.
И здесь есть небольшой парадокс. В Элистинском педагогическом колледже больше всего учащихся, гордящихся своей национальностью, и одновременно, вообще нет никого, кто бы оценивали данные отношения как «конфликтные» (только 1,9 % считают их «напряженными» или «тревожными»). Другими словами, людей, гордящихся своей национальностью, здесь больше всего, а конфликтов на этой почве возникнуть не может. Это говорит о здоровом понимании и бытовом проявлении такого явления как «национализм».
В этом отношении региональной власти надо отдать должное: она никогда не спекулирует понятиями «русский – калмык», здесь все – граждане Калмыкии. Я бы даже не назвал это толерантностью. Это, скорее, хорошая исторически сложившаяся традиция. У нас в отношениях сначала человек, его поступки, дела, а потом уже национальность. И это прекрасно. Посмотрите, вокруг полыхает: Кавказ, Волгоград, Ставрополь… У нас нет терактов. И вот почему. Людям, которые хотели бы разжечь межнациональную рознь, здесь не на кого опереться. Да, можно встретить в Интернете призывы отделиться от России, провокационные вопросы – например, что русские сделали нам хорошего? Но я не удивлюсь, что у человека, который это пишет, есть русские друзья, просто он считает сегодня эту идею популярной. И еще. В подобных публикациях чувствуется отсутствие страсти, веры в то, что он пишет, что это вообще возможно.
Очень интересны ответы людей на вопрос о причинах терроризма. Одну из них они озвучивают как безработица. Да, недостаток рабочих мест в Калмыкии – это главная проблема, люди видят в этом все зло. Но я вообще противник того, что экстремизму или терроризму способствуют социально-экономические условия. Где-то в Тринидад и Тобаго, где люди живут в десятки раз беднее, чем в Калмыкии, нет террористов. Террорист, идущий на теракт, он не хочет новую школу построить, он не призывает открыть новый детский сад. Он не говорит: «Наш регион должен жить лучше, что нужно повысить ВВП, поэтому я себя взрываю». Нет, у людей такого толка совершенно другие задачи, другая идея положена в основу – некая мифологизация, некая великая цель…
– Например, создание халифата…
– Ну, да, имам, халифат… Причем эта цель должна быть именно мифической, красивой, иначе она превратится в реалистичную, бытовую, достигнуть которой можно без бомб – тогда ведь и взрывать непонятно зачем.
– А скажем, 11 сентября в США – это ж терроризм чистой воды. Какие были основания для взрыва небоскребов?
– Понимаете, такие большие террористические акты и вообще террористические ячейки – они созданы для того, чтобы напугать. Они не могут захватить власть, разрушить государство, перебить всех граждан. Эти люди не могут ничего, а конечная их цель – чтобы их показали по телевизору, обнародовали акт устрашения. Не сомневаюсь, что и люди, совершившие подобное зло, искренне верили в то, что они делают «святое» дело. Но думаю у людей (групп, стран), стоящих за такими громкими терактами, были совсем другие, куда более меркантильные цели, чем царствие божье на земле.
– Судя по вашим рассуждениям, экстремизм не всегда ведет к терроризму?
– Скажем так: терроризм не есть следствие экстремизма; не всегда идея ведет именно к радикальным мерам. Терроризм – это всегда действие. Но под него можно подвести идеологическую базу. Мне, например, не нравится, что ислам в последнее время стал заложником всего этого. Не без помощи спецслужб Европы и, прежде всего, США. Когда из ислама делали оружие, это делалось не в Иране, когда там революция происходила, а как раз в Афганистане для нагнетания напряжения на Востоке. Теперь не знают, как с этим оружием бороться. Но сейчас сотни тысяч людей верят, что возможен халифат, и что ИГИЛ (запрещенная в России террористическая организация) – это попытка создания халифата. Выросло целое поколение, которое верит в это. Ведь еще двадцать лет назад такое не было возможно. Когда запускали эту машину – сделать из религии оружие, – не задумались о том, что идейное оружие мало контролируемо, что оно вообще не контролируемо. И вот теперь мы видим такой результат.
– У нас республика многонациональная, на ее территории проживает немало мусульман – и ничего.
– Наши, калмыцкие, мусульмане гораздо спокойнее, чем в русских регионах – скажем, в том же Краснодарском крае. Там восприятие их русскими более негативно, нежели у нас. Точнее – более эмоциональное. Кстати, этому способствовала, в том числе, и чеченская кампания. Но ведь не все калмыки хорошие, как не все русские хорошие и все чеченцы плохие. В любой нации есть самые разные люди. И когда уходит это понимание, когда всех равняют под одну гребенку, это сильно обедняет человеческие отношения и делает их очень напряженными.
– И все же, как мы видим на примере той же Варвары Карауловой, молодой человек очень легко может попасть под влияние изощренных апологетов радикального исламизма. Калмыцкая молодежь застрахована от этого?
– К сожалению, молодые люди зачастую не знают и не понимают, что участие в экстремистских организациях, любые проявления экстремистской активности – это общественно опасное деяние, правонарушение, а нередко – и преступление, которые неизбежно повлекут за собой применение соответствующей меры ответственности. Они должны помнить, что российское законодательство содержит конкретные правовые нормы, предоставляющие правоохранительным органам широкие возможности по противодействию не просто самому «экстремизму» (наука еще не до конца определила само это понятие), а даже его «проявлениям». Пусть закон пока не совершенен – но он закон. И его следует соблюдать. А застрахованы ли молодые люди?.. Как говорил известный литературный герой, полную гарантию может дать только страховой полис.
Фото автора