Предлагаемый очерк хранится в личном фонде К. Ф. Голстунского (1831—1899) в Архиве востоковедов Института восточных рукописей РАН. К публикации в «Степных вестях» подготовила научный сотрудник ИВР РАН, к. ф. н. Светлана Сабрукова.
Очерк публикуется с сохранением авторского стиля
Границами кочевий Астраханских калмыков на севере справедливо почитается местность колонии Сарепты, и отсюда начну я описание своей поездки в Калмыцкие степи, или, собственно, в кочевья Малодербетовского улуса. Мы выехали из Сарепты, этого маленького поселения Моравского Братства, 3-го июня 1886 г., избрав время приблизительно около семи часов вечера: в другую пору выезжать отсюда в степь неудобно, так как невыносимые жары страшно расслабляют здесь особливо непривычных к ним жителей севера и положительно лишают их возможности не только наблюдать, а даже и просто ехать днем. Лошади были наняты нами до Цацы, первой почтовой станции, лежащей уже в пределах калмыцких кочевий и отстоящей от Сарепты приблизительно в 30 верстах. За последними домами и садами Сарепты тотчас же начинается степь, ограничиваемая к востоку берегом Волги, а к западу невысокими возвышенностями, носящими, по всей вероятности, калмыцкое название — Эргени, от эрги или эргинь, — что значит «крутой обрыв, крутая возвышенность». Я выставляю эту догадку, впрочем, только потому, что нахожу вполне возможным происхождение названия Эргэни от калмыцкого эрги, хотя к объяснению этого имени может служить еще и другое обстоятельство. Помянутая возвышенность начинается в 40 верстах от Манычского ильменя горою, называемою Ташь-бурунъ, и отсюда, постепенно понижаясь, тянется к ее в[остоку] сначала до Сарепты, а затем, еще с большим уклонением на север, до того места, где в Волгу впадает р. Иргисъ. Это последнее имя не менее, чем калмыцкое эрги, сходно с названием Эргэни. Таким образом, для решения этого вопроса нужно было произвести специальное исследование по памятникам старины, которых у меня не было под руками, да и в эту пору первой встречи с Эргэнями можно было только любоваться ими.
Взошедшая луна обещала нам прекрасную ночь; мысль о предстоящем знакомстве с невиданным кочевым миром невольно волновала меня, и вообще ничто не располагало ко сну, я решил бодрствовать, по крайней мере до первой станции. В верстах шести от Сарепты лежит большое татарское село Малые Чапурники, имеющее свою особую мечеть и особенно изобилующее ветряными мельницами, тут я увидел мельницы с 6 и даже 8 крыльями. Верстах в трех далее лежит большое русское село Большие Чапурники. Села здешние замечательны тем, что тянутся почти исключительно в длину, вдоль почтовой дороги, на расстоянии 1,5—2 верст. Когда выезжаешь из такого села снова в степь, то кажется, будто выплыл из узкой реки в безбрежный океан. Степь в высшей степени однообразна: ни деревца, ни кустарника — одна выжженная солнцем желтая даль, перерезываемая кое-где бывшими речонками, представляющими в июне, т. е., по-нашему, еще в самом начале лета, уже одни высохшие русла. Но Астраханская калмыцкая степь — не север. От зимнего сна природа оживает здесь в начале марта, в половине этого месяца развиваются почки деревьев и оживляются все весенние травы, в исходе апреля и в начале мая все украшается цветами, а с конца мая все уже начинает блекнуть, и вскоре палящий жар иссушает здесь всякую растительность. Малодербетовский улус, впрочем, представляет собою в этом отношении еще значительное исключение к лучшему, а в глубине степи, как, например, в улусах Багацохуровском, Икицохуровском и Харахусовском, по отзывам калмыков, уже буквально не увидишь зеленой травки — все бывает выжжено солнцем. Приблизительно через полчаса езды от Чапурников мы миновали другое, очень большое русское село — Дубовый Овраг, а отсюда по той же однообразной и ровной степи и без всяких остановок добрались часам к 11 до станции Цаца. Здесь предстояло нам переменить лошадей и пересесть в другой тарантас. Ровно в час ночи выехали мы из Цацы. Выбрав тарантас, на этот раз уже по возможности более удобный для спанья, мы в часу четвертом ночи благополучно добрались до Малодербетовского улусного управления, или, как называют калмыки, ставки, сохраняя это имя, может быть, еще от того, уже давно отжившего свой век, времени, когда при управлениях кочевали и ставки их ханов. Признаться, именно таким становищем какого-нибудь степного владыки и представлял я себе эту ставку. Я думал, что это место служит местопребыванием калмыцкого князя; воображение рисовало мне ряд высоких роскошных шатров, со всевозможным украшением, чуть не конскими хвостами на высоких шестах и тому подобными прелестями. Каково же было мое удивление и разочарование в то же время, когда вместо воображаемого роскошного становища увидел я небольшую группу деревянных домов. Здания в ставке расположены следующим образом: в восточной части этого четырехугольника находятся ворота; к праву от них одноэтажный дом — квартира попечителя. Дом этот довольно уютный особняк из 6—7 больших светлых комнат. Теперешнему попечителю улуса г. Хлебникову, человеку семейному, даже слишком просторно в этом доме. Впрочем, в свободное от занятий время все служащие собираются у попечителя, так что чистые комнаты дома служат как бы salon de réumén для всех обитателей ставки. Пред домом разбит маленький садик. Влево от ворот находится большой двухэтажный дом, в котором помещается школа учеников интернов; в этом же доме имеется квартира учительницы и фельдшерицы. В летнее время, когда ученики школы распущены, в ней живут обыкновенно переводчики улусного управления, так как зимнее их помещение очень тесное; к дому попечителя примыкает другое одноэтажное строение, в котором помещаются квартиры помощника попечителя и начальника местной казачьей команды. Остальные здания — канцелярия управления, казарма казаков и помещения низших служащих — находятся в задней западной части четырехугольника. Архитектура всех зданий носит однообразный, казарменный характер, исключением является только здание школы; оно построено вроде дачи с крытой галереей в верхнем этаже. Здесь мы должны были повидаться с попечителем, дабы представить ему свои виды и позаботиться о способах дальнейшего передвижения. Ввиду усталости семейства г. Кутузова, а также любезности попечителя г. Хлебникова нам пришлось остаться здесь целый день и даже переночевать.
Константин ГОЛСТУНСКИЙ
Продолжение следует
СПРАВОЧНО:
Константин Фёдорович Голстунский (1831—1899) ученый монголовед, профессор монгольского и калмыцкого языков в Петербургском университете, неоднократно выезжал в научные командировки в калмыцкие степи.