Как-то так сложилось, что судьи Калмыкии (не знаю, как в других регионах) – люди непубличные. Их выступления в СМИ, очерки и зарисовки о них – редчайшее исключение. Публикации появляются, как правило, только в связи с официальными мероприятиями, профессиональными праздниками, да и то – написаны они зачастую засушенным юридическим языком.
Поэтому, когда у интернет-газеты «Степные вести» появилась возможность приватно (не на пресс-конференции) побеседовать с председателем Верховного суда республики Валерием Петренко, мы охотно откликнулись на это предложение. Вернее, Валерий Леонтьевич с готовностью откликнулся на нашу просьбу. Тем более, в дальнейшем выяснилось, что он – интересный собеседник и лишенный всякого снобизма и высокомерия человек.
– Валерий Леонтьевич, вы – федеральный судья, ваши коллеги – тоже федеральные судьи, однако вы не можете указывать им на, допустим, неправильный приговор. Как так? Вы же – председатель Верховного суда Республики Калмыкия, самый большой начальник в калмыцком судейском сообществе.
– Отчасти это верно, но не совсем. Статус у нас, конечно, один, однако мне по должности приходится нести дополнительную нагрузку. Как руководитель я отвечаю за организацию работы суда, координацию действий коллегий (у нас их три), устанавливаю правила внутреннего распорядка, слежу за их выполнением. В мои 
обязанности входят также прием на работу и увольнение сотрудников аппарата, привлечение их к дисциплинарной ответственности; я выношу на рассмотрение квалификационной коллегии судей вопросы об аттестации, о присвоении квалификационного класса; в случае поступления жалоб на судей организую проверку и по результатам ее вношу представление о принятии соответствующих мер. А вот что касается конкретных судебных решений, то я никак не могу воздействовать на судей, не могу опротестовать приговор, не имею на то полномочий. Таков закон.
Однако в частном порядке имею право указать на вынесенное решение, если посчитаю его неправомерным, на поведение, идущее вразрез с кодексом судейской этики.
– Не тяжело ли распоряжаться судьбами людей, не давит ли груз ответственности? По ночам спокойно спите?
– Если честно, сплю спокойно, кошмары не мучают. На мне нет тяжести содеянного и копания в душе: мол, что-то сделал не так. И если бы повернуть время вспять, возвратить все назад, я бы ничего не изменил в своей жизни и поступал бы так же, как и прежде. Сейчас Уголовный кодекс Российской Федерации содержит такие рамки судопроизводства, такие принципы назначения наказания, что никаких вольностей судья себе позволить просто не может.
Допустим, если человек раскается в содеянном, признает вину, больше двух третей срока ему не назначат. Если, например, согласно определенной статье УК, подсудимому «светит» пятнадцать лет, то больше десяти он не получит. Даже за убийство с отягчающими обстоятельствами и при вердикте присяжных о снисхождении при искреннем раскаянии пожизненно не дадут, осудят максимум на 30 лет.
Вот и пишите про это. А то все думают, ЧТО мы хотим – то и воротим. Подчеркиваю, прежде чем вынести приговор, судья скрупулезно изучает обстоятельства дела, семейное положение подсудимого, характеристику с места работы и так далее. Кстати, в 2012 году в Уголовный кодекс внесли изменения: по преступлениям небольшой тяжести суд не имеет право назначать лишение свободы, если подсудимый признает свою вину в содеянном.
– Ну, да. Страна еще помнит парадоксальный приговор бывшему министру юстиции г-ну Ковалеву – девять лет условно…
– Наказание бывшему министру Ковалеву в то время назначалось по старому Уголовному кодексу. На сегодняшний день действует УК РФ в редакции 1997 года с последующими изменениями и дополнениями. И по нему применение условного осуждения значительно ограничено.
– Самый суровый приговор, который вам приходилось выносить?
– Пятнадцать лет. За убийство. Я рассматривал это дело в 2002-м году. Суть его такова. Дагестанцы ехали на автомашине из Питера к себе на родину. На территории Черноземельского района убили попутчика, своего земляка. Мне запомнилось это тем, что они родом из одного села. И все же убили за десять тысяч долларов долга. Я-то всегда думал, что жители Кавказа очень дружные ребята.
– Вопрос не как к судье, а как к простому человеку: вы за или против смертной казни и почему? А как судья?
– Я против смертной казни в обоих случаях и обосную свою позицию. К сожалению, в наших судах на сегодняшний день еще бывают промахи, и было бы неправильно, чтобы человека осудили, расстреляли, а, скажем, лет через пять обнаружили ошибку. Абсолютно верно, что наше государство ввело мораторий на высшую меру – смертную казнь. Заключенным на пожизненное лишение свободы тем не менее государство дает надежду на то, что по истечении 25 лет отсидки они могут просить о помиловании или попасть под амнистию. Так что у них есть шанс. И вообще, мое понятие таково: бог дает жизнь человеку, и только он может ее забрать.
– Валерий Леонтьевич, объясните, пожалуйста, такой парадокс. Какой-то бандюган на глазах прохожих убил человека. Журналисты, описывая событие, по закону не имеют право назвать его преступником. Лишь только после решения суда дозволяется.
– Пока не вынесен приговор, никто не имеет права этого делать. Сейчас объясню нюансы. Может, у человека было сильное душевное волнение, состояние аффекта или какие-то иные обстоятельства. Помню, было дело. Мужчина на площади прилюдно убил любовника своей жены. Его осудили на два года условно.
Вы вправе описать события, очевидцем которого были, как журналист делать какие-то суждения, даже написать, «что этот негодяй»… Но преступник он или нет, будет решать только суд.
А когда совершается корыстное преступление, то тем более пока не вынесен приговор, нельзя человека огульно охаивать. Пример бывшего министра Улюкаева. Даже президент об этом говорил.
– Вы за ужесточение или либерализацию наказаний?
– Думаю так: за определенный состав преступлений нужно ужесточение, по другой части – либерализация. Я поддерживаю тот курс, что проводит Верховный суд России. Однако суд не всесилен. Объясняю.
В стране больше всего регистрируется хищений чужого имущества – краж. Зачастую ущерб незначительный, за что следует административная ответственность. Верховный суд России выходил с законодательной инициативой считать незначительным ущербом размер похищенного до пяти тысяч рублей. Однако не знаю по каким причинам депутаты Госдумы снизили этот порог до 2500 рублей. Меня как гражданина это забавляет, поскольку для Москвы две с половиной тысячи – сущие крохи. Ладно, не будем обсуждать – это дело законодателей.
А вот за хищение государственного имущества, бюджетных средств и налоговые преступления надо ужесточать наказание.
– Что вы думаете о декриминализации «семейных разборок», о том, что супругу и детей теперь можно будет избивать, оглядываясь лишь на административный кодекс, а не на уголовный?
– Я категорически за. Семейные отношения – это частное дело супругов; и вообще, нечего туда лезть. Ведь, как правило, все это совершается в состоянии алкогольного опьянения. Думаю, что когда суды назначают наказания, надо внимательно смотреть, что происходило, где грань с покушением на убийство – вот это уже серьезно. Необходимо выборочно подходить к каждому случаю такого насилия, а не грести всех под одну гребенку.
А вообще, подобные разборки я считаю нонсенсом. Не можете мирно сосуществовать – разойдитесь и не мучьте себя, детей, окружающих. Бывает, причем часто, жена пишет жалобу на мужа, мол, избил он ее. Полиция забирает хулигана, дело возбуждают, а уже на следующий день заплаканная супруга прибегает в участок и пишет отказное заявление. Поверьте, это закономерность.
– Ага, семейная драка, вернее, избиение жены мужем… По вызову приезжает участковый. Мировой судья назначает штраф в тридцать тысяч рублей. А деньги откуда? Из семейного бюджета!
– Почему же сразу штраф? Дать скандалисту пятнадцать суток, пусть отрезвеет, пусть подумает. Административный арест – эффективная мера воздействия. Я пока что не делал анализ по дебоширству у нас в республике, но знаю, существует такая практика: если в течение ночи вызов на скандал был дважды, тогда уже буяна доставляют в ГОВД, а если приехали, всех помирили, то, как правило, этим и заканчивается.
– Объясните мне, человеку далекому от юриспруденции, такую, на мой взгляд, нелепицу. Имярек совершил преступление. Его приговаривают к 10-летнему сроку заключения и денежной компенсации пострадавшему, к примеру, в полтора миллиона. А у него в кармане, как пел Высоцкий, «и рупь не ночевал». Не кажется ли вам, что вынося решение о деньгах, суды просто-напросто лукавят, заранее зная, что осужденный никогда эту сумму не вернет?
– Я выскажу по этому поводу свое мнение. Да, наверное, это правильно, это предусмотрено законом. Ведь потерпевшая сторона требует компенсации. Если не будет заявлено такого требования в ходе процесса, суд не будет взыскивать эту сумму. А то, как оно исполнится, на это, извините, есть соответствующие службы, которые этим обязаны заниматься. Ведь даже если преступник получил пожизненно, то долг на нем все равно будет висеть. Может он, выйдя на свободу, станет бизнесменом каким-нибудь и заплатит. Могут наложить арест на недвижимое имущество, продать квартиру.
– Ваше отношение к конфискации имущества?
– Эта мера возвращена в Уголовный кодекс в июне 2006 года. Сейчас, я думаю, по громким делам мы увидим, как ее будут применять. Я – за.
– Часто ли бывает в вашей практике отмена приговоров, вынесенных Элистинским городским судом, и с чем это связано?
– Отмена приговора – это всегда неприятно. Став председателем Верховного суда, я стал уделять этому вопросу пристальное внимание. В горсуде новый председатель – Борис Эрдниевич Кензеев. С уверенностью могу сказать, что качество отправления правосудия у них улучшилось, в уголовном судопроизводстве приговоры стали обоснованнее. Да, бывает, они отменяются, но не часто.
– Тогда, получается, там работают не совсем компетентные специалисты, или же каждая статья любого кодекса в современной России может трактоваться по-своему? А может, взятки имеют место быть?
– Ну, про взятку это вы круто завернули. Я вот родился и вырос в Калмыкии и сказал бы, что у нас распространены кумовство, клановость. Да, действительно, люди, бывает, приходят, пытаются как-то помочь, выручить родственника или земляка. Я не утверждаю, я говорю, что, возможно, «нужные» решения принимаются по этим критериям. Если же мы видим, что приговор был вынесен, скажем так, не совсем законно, то таких судей привлекаем к дисциплинарной ответственности.
Сравнительно недавно, в 2015-м году, был такой случай, когда мы лишили полномочий одного судью. В том деле привлекался главный врач районной больницы за растрату бюджетных средств, принадлежащих учреждению. Судья рассмотрел дело и оправдал обвиняемого. В дальнейшем наш суд решение отменил, в отношении этого лица был вынесен обвинительный приговор. Дело в том, что в ходе служебной проверки нам поступил сигнал из органов: в ходе разбирательства этот судья общался с подсудимым, они вырабатывали определенную позицию. В отношении этого судьи я и внес представление в квалификационную коллегию; его лишили полномочий, а врача осудили.
– На взгляд обывателя, сейчас в судах преобладает обвинительный уклон. Думаю, нашим читателям будет небезынтересна объективная картина в судопроизводстве по уголовным делам в республике. Ведь большинство людей склоняется к тому, что оправдательных приговоров выносится минимальный минимум. Или это заблуждение?
– Я специально подготовился к вашему вопросу и запросил статданные, так что судите сами. За прошлый год всеми судами республики рассмотрено 1500 уголовных дел. В отношении 287 лиц производство было прекращено, правда, по нереабилитирующим основаниям – примирение потерпевших, деятельное раскаяние – приговоры по ним не выносились. Плюс пять оправдательных приговоров. Получается, у нас почти двадцать процентов, то есть пятая часть обвиняемых не получила наказания вообще. Так что имеет ли смысл говорить об обвинительном уклоне судопроизводства? Думаю, цифры вполне приемлемые.
Кроме того, вы утверждаете, что тюрьмы в стране переполнены. У нас в республике лишение свободы назначается примерно 18-20 процентам осужденных, а в целом по России – до 50 %. Выступая на IX Всероссийском съезде судей, председатель Верховного суда РФ Вячеслав Михайлович Лебедев подчеркнул, что в стране закрылись 36 исправительных колоний. Значит, у вас недостоверные данные.
– Почему нередко немало дел остается без судебной перспективы?
– Это не наша вина, это некачественная работа органов предварительного следствия и дознания. Либо в деле недостаточно доказательств, потому-то оно и не имеет перспективы, либо нет состава преступления вообще. Дело передают в суд. Но там настолько слабая доказательная база, что мы ничего поделать не можем.
– Не могу, Валерий Леонтьевич, не задать своего традиционного вопроса: какую максимальную сумму предлагали вам за «содействие»?
– Сразу могу сказать, конкретную сумму никто не предлагал. Случалось, правда, два-три раза: приходили знакомые, через каких-то лиц просили помочь. Звучало такое слово – «отблагодарим». Но поскольку получали отказ, не стали больше обращаться.
– Что делать простому гражданину, чтобы не попасть под жернова российского правосудия?
– Ответ очень простой: соблюдать нормы нравственности и морали, не выходить за рамки закона, то есть быть законопослушным гражданином, и никаких негативных последствий не будет. Более того, статистика говорит о том, что с судами в России сталкивается около тридцати процентов населения. Некоторые даже не знают, что такое российские суды. А вот с полицией дело имела почти половина наших граждан.
– Ни для кого не секрет, что у людей очень настороженное отношение к судам, и многие считают, что в них правды не добьешься. Почему так происходит?
– Я вам вот что скажу: это мнение развивается и подхватывается, разносится той стороной, которая проиграла в суде, в судебных инстанциях, не добилась, как она полагает, справедливого, законного решения. Я еще раз хочу повторить, что, действительно, есть судебные ошибки, но не ошибается тот, кто не работает. За Калмыкию я спокоен, потому что знаю, какая ситуация в соседних регионах, как им тяжело работать, какая там нагрузка. Там судьи фактически работают как на конвейере – огромное количество дел, а процессуальные сроки никто не отменял.
– Там что, телефонное право в ходу?
– Нет, зачем. Просто дел настолько много, что у них порой нет времени и возможности вникнуть, разобраться. Отчасти, видимо, и из-за этого существует широко распространенное мнение, что, мол, в судах правды не добьешься.
– Пользуясь случаем, не хотите ли от себя что-либо добавить?
– Хочется пожелать, чтобы вы как представители средств массовой информации более доступно рассказывали гражданам о судах: чем они занимаются, какие решения выносят. Я не против, чтобы вы обсуждали те резонансные решения, которые принимаются судами Республики Калмыкия. Конечно, не надо затаскивать в эти споры самих судей. Читайте судебные решения, критикуйте, если посчитаете нужным. Лишь бы это шло на пользу дела.
– Ну, и вам, Валерий Леонтьевич, желаю поменьше дел, побольше справедливых приговоров, а самое главное – чтобы люди, наконец-таки, обрели веру в правосудие. В наше непростое время это немаловажно.
Фото Николая Бошева